Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]
Жена принесла ему кисет с табаком и папиросную бумагу. Пере приготовил себе самокрутку и спросил, часто ли за ним приходили. Адорасьо рассказала ему, что они и до сих пор наведываются и приходят, когда им в голову взбредет.
— Так я и думал и пришел только затем, чтобы ты увидела, что я цел и невредим, и не слишком сокрушалась, — сказал он, устремив взгляд вдаль.
Адорасьо рассказала мужу, что священник куда-то исчез, одни гражданские гвардейцы стали солдатами, а другие нет, и что некоторые люди стали лишними. Столяр лишним не оказался, но и годен ни на что особенно не был, так его отрядили заведовать библиотекой.
— Ну, а военные что делают?
Жена объяснила ему, что Дуррути не удалось войти в Сарагосу, но военные закрепились там надолго.
— Черт тебя дери, — проворчал Пере, — выходит, что это не шутка, а настоящая война.
Он прихватил с собой свечу, поднялся по лестнице в спальню и посмотрел на улицу, прижав ладони к оконному стеклу. Потом, не теряя времени на поцелуи, овладел ею, но против обыкновения не задул перед этим свечи. Это означало, что ему хотелось поговорить с женой — тонкости супружеских отношений познаются с годами.
— И что ж, эти люди — такие, как мы? — спросила Адорасьо.
— Да, — ответил он и прикурил сигарету от свечки.
Жена смотрела на него, прижавшись щекой к подушке. Пере делал затяжку за затяжкой, словно на протяжении всех месяцев разлуки скучал больше по махорке, чем по своей супруге. Потом он обернулся к ней и увидел ее широко раскрытые глаза.
— Как мы, только на лягушек похожи.
Адорасьо, чей взгляд по-прежнему выдавал крайнюю степень изумления, схватила мужа за руку, свободную от сигареты. Она прекрасно знала, что ее муж не отличался красноречием. Пере сначала несколько минут вертел головой, словно пытался поймать какие-то мысли, которые ускользали от него, точно ослепшие бабочки, но потом, когда на какой-то миг показалось, что он уже отчаялся собраться с мыслями, он вдруг заговорил.
Из его рассказа выходило, что стоило тебе пройти лес насквозь, как ты попадал в другую рощу, но только уже не сосновую. Ту рощу тоже окружали поля, но росли на них не пшеничные колосья, а какие-то овощи, похожие на морковь, которая при этом росла не корешком вниз, как ей положено, а наоборот, вверх. Угодья эти принадлежали семье, жившей на хуторе, в доме, по форме напоминавшем артишок, а в размерах не уступавшем дому Пике. Проживали в нем господа лягушаны — как мужчины, так и женщины. У них не было ни носов, ни волос, ни ушей, а на шее, по бокам, виднелись пластинки, которые покрывали ее, подобно черепице. Пластинки дрожали в такт дыханию этих существ. А вот глаза-то у них были большие и круглые, словно два персика, с желтыми зрачками. Поначалу могло показаться, что они с тебя глаз не сводят, но это было потому, что у всех господ лягушанов, как у мужчин, так и у женщин, было по три пары век. И закрывали они глаза всеми тремя веками, только когда спали, как мы это делаем.
Адорасьо устремила взгляд к потолочным балкам.
— А в Бога они верят?
Этот вопрос обескуражил Пере Пике.
— Ты что, хочешь знать, ходят ли они в церковь?
— Да.
Он пожал плечами:
— Они же не из нашего мира, мы и не говорили про церкви. Мне кажется, нету их там. Есть только дома, похожие на артишоки, и такие же зеленые, как артишоки и как кожа у господ лягушанов.
Жена спросила его, на каком же языке говорили эти господа лягушаны. На этот раз Пере рассердился по-настоящему:
— Вот пристала! Ну на каком же языке они должны говорить по-твоему? На своем и говорят!
— Тогда как же вы друг друга понимаете? — спросила Адорасьо вкрадчивым тоном.
Обычно, видя такое раздражение мужа, она поворачивалась к нему спиной и делала вид, что спит. Раз сейчас она продолжала разговор, это означало, что ее одолевало любопытство. Годы супружеской жизни учат мужчин понимать своих жен.
— Люди-лягушки говорят очень быстро и думают, что это мы говорим очень-очень медленно. У господина лягушана котелок неплохо варит, и он уже знает много слов нашего языка, которым я его учу. Так и разговариваем.
Пере поуспокоился, но стоило Адорасьо спросить его, чем же он занимался целый день в этом лягушачьем краю, как он опять вскипел:
— Что за дурацкий вопрос! Хоронюсь в винном погребе дома-артишока! Куда же мне еще податься? В полях господ лягушанов полным-полно всякого лягушачьего отродья! Коли они меня увидят, то неизвестно, что со мной сделают. Ну сама посуди, что бы ты сделала, если бы тебе встретился господин лягушан в окрестностях Торре-дель-Компте? Да его просто палками забили бы насмерть, это уж точно.
Пере спал всю ночь крепким сном, а его жена не смогла сомкнуть глаз. Еще до восхода солнца он собрался уходить.
— Не поймают меня эти красные. Да ты не беспокойся, я прихватил с собой карты, и господин лягушан уже научился играть в дурака, так что мне не трудно время коротать.
Он открыл дверь и осторожно выглянул наружу, посмотрел направо и налево, а потом побежал пригнувшись в сторону леса. Когда Пере готов был уже погрузиться в облако, он вдруг услышал крик Адорасьо. Он выругался: „Чертова баба, чего ей еще в голову взбрело“, — но жена уже бежала за ним.
— Возьми-ка для господина лягушана и его жены, — сказала она и сунула ему под мышку три колбасины.
Муж стал отказываться: там, в лягушачьих краях, не было войны и еды всем с лишком хватало, но тут Адорасьо впервые подняла голос на мужа:
— Небось и там никто еду-то задаром не дает; неужели ее там зарабатывать не надо? Как ты можешь сидеть в погребе с утра до ночи, как кот? Виданное ли дело, жировать за чужой счет! И все равно, если ты не возьмешь с собой колбасу, ее эти красные сожрут.
Полная луна почти касалась горизонта. Пере не стал ей перечить и вошел в облако.
■
Анархистам надоело то и дело обыскивать хутор, но они придумали более изощренный способ следить за ним. Адорасьо Серра не могла знать, что среди красных были представители разных „измов“, каждый из которых признавал только свою правоту, и что анархисты и коммунисты вели себя как петухи, дерущиеся за место на несуществующем шесте.
В те дни регулярные бригады республиканцев остановились на постой в Торре-Льюре, чтобы отдохнуть после боев. В обобществленном баре сторонники двух группировок вели жаркие споры, которые не перешли в более серьезное выяснение отношений только благодаря столяру. Он предложил бригадистам-коммунистам расположиться на хуторе. „Так будет лучше, господин комиссар, а то не избежать нам здесь потасовки, вы уж поверьте мне“. Бригадисты молча согласились, а анархисты тем временем посмеивались. Пике мог прятаться только в двух местах: или в каком-нибудь тайнике прямо на хуторе, или где-то поблизости в горах — третьего не дано. Ну и что будет теперь делать этот ловкач, как он сможет исхитриться, чтобы его не поймали, когда он захочет выйти из своего укрытия или вернуться домой с гор.
Адорасьо наблюдала из окна, как приближалась к хутору небольшая группа мужчин, несущих на себе романтический отпечаток усталости от ратного труда или — если угодно — усталости от романтики войны. Это были остатки славянской бригады, ряды которой сильно поредели после битвы при Бельчите[24]. Все они обращались с ней очень вежливо и говорили на странных трескучих наречиях. Никто из них ни разу не покусился на имущество семьи и уж тем более на ее честь, и даже воду из колодца не брали без разрешения. Один из бригадистов, в прошлом — крестьянин, как-то раз стал гладить осла, говорить ему что-то на ухо и угощать кусочками сахара. Адорасьо застала его за этим занятием и попросила у него кусочек сахара для себя. Парень был белобрыс и белокож, сначала он не понял слов женщины, а когда наконец до него дошло, в чем дело, покраснел, как спелый помидор.
По ночам, когда светила полная луна, Адорасьо несла караул у окна своей спальни, откуда был виден лес. Стоило Пере появиться в светящемся облаке, она начинала махать руками, показывая мужу, что дом захвачен врагами и ему надо возвращаться назад. В первое полнолуние ей это удалось: бригадисты спали и не увидели его. Адорасьо поняла, что ей надо быть начеку. Когда наступило третье полнолуние, она заметила какого-то мужчину в окрестностях леса. Но это был не Пере, а парень, угощавший в тот день осла сахаром. Он то и дело приседал на корточки, наблюдая за светящимся туманом, а потом поднял камень и бросил его внутрь облака. Булыжник растворился среди мерцающих искр. То ли парень почувствовал ее взгляд, то ли просто обернулся, не отдавая себе отчета в своих действиях, но он успел заметить силуэт Адорасьо на фоне освещенного окна. Она задернула занавески.
На следующий день парень даже не заикнулся об облаке. Все солдаты были относительно удовлетворены своим отпуском. Правда, они не получили женского общества, которое было им обещано, но, по крайней мере, на головы им не сыпались бомбы, а столяр доставлял все предметы первой необходимости (и для Адорасьо Серра заодно). Иногда высоко в небе на фоне облаков показывались боевые самолеты, только это и напоминало о войне. Парень, угощавший в тот день осла сахаром, курил, но держал сигарету не так, как Пере. Тот сдавливал сигарету двумя пальцами, словно хотел перерезать пополам, а этот иностранец держал ее, как карандаш, зажимая между четырьмя пальцами. Парень покуривал и поглядывал в сторону Адорасьо, и в его взгляде смешивались подозрение и дружеское участие. После ужина женщина пошла снять с веревок высохшее белье, и он пошел за ней.
